|
НЕДУМОВ
|
Биография Произведения Литература о жизни и творчестве Избранное
Биография
Сергей Иванович Недумов родился 9 (21) марта 1884 года в городе Ростове-Ярославском в семье учителя русского языка. Среднее образование получил в Варшавской гимназии, а в 1904 году, после окончания экономического отделения Петербургского Политехнического института, работал делопроизводителем в департаменте государственного казначейства и в канцелярии государственного контроля.
В годы гражданской войны вместе со служащими учреждений военно-полевой рабоче-крестьянской инспекции, где работал С. И. Недумов, ему пришлось много ездить по стране. В 1922 году он оказался в Пятигорске и здесь остался на постоянное жительство. Дальнейшую судьбу Сергея Ивановича определило назначение его заведующим архивом Управления Кавказских Минеральных Вод, где он обнаружил множество интересных архивных материалов по истории Кавказа, в частности, Пятигорья.
Интересуясь историей и литературой, С. И. Недумов принялся внимательно изучать архивы. С особым вниманием разыскивал он документы, связанные с пребыванием М. Ю. Лермонтова на Кавказе. Захваченный этими поисками, он в 1939 году переходит на работу в музей «Домик Лермонтова», сотрудником которого оставался до ухода на пенсию в 1961 году. Последние 16 лет Сергей Иванович был главным хранителем фондов Лермонтовского музея. Многие исследователи творчества поэта пользовались его материалами, высказывая в своих книгах горячую благодарность за это. В 1957 году С.И.Недумов был награжден значком «за отличную работу» Министерства культуры СССР.
Архивные находки С. И. Недумова явились основой для ряда статей и публикаций, которыми он внес значительный вклад в изучение биографии Лермонтова. Особенно часто его статьи и очерки публиковала в 50-х годах XX века газета «Пятигорская правда» - Сергей Иванович рассказывал в них о старом Пятигорске лермонтовского времени. Собранные им ценнейшие сведения по истории города составили основу книги «Лермонтовский Пятигорск», которая увидела свет в 1974 году, уже после смерти автора. Статья С.И. Недумова «Пятигорск» вошла в «Лермонтовскую энциклопедию», изданную в 1981 году.
Библиография
Произведения
- Недумов, С. И. Лермонтовский Пятигорск / С. И. Недумов. – Ставрополь: Книжное издательство, 1974. – 310 с.: ил.
- Недумов, С. По Лермонтовским местам / С.И. Недумов, П. Е. Селегей. – Ставрополь: Книжное издательство, 1960. – 91 с.: 1 л. портр.
- Недумов, С. По Лермонтовским местам / С.И. Недумов, П. Е. Селегей. – Ставрополь: Книжное издательство, 1963. – 103 с.:6 л. ил., 1 портр.
Газетно-журнальные публикации
- Недумов, С. Доктор Н. В. Майер – прототип доктора Вернера из «Героя нашего времени» / С. Недумов // Пятигорская правда. – 1952. – 10 декабря.
- Недумов, С. Емануелевский парк в лермонтовское время / С. Недумов // Пятигорская правда. – 1955. – 22 мая.
- Недумов, С. Лечение на КМВ в лермонтовское время / С. Недумов // Пятигорская правда. – 1955. – 25 июня.
- Недумов, С. Лермонтов в юнкерской школе / С. И. Недумов // Пятигорская правда. – 1952. – 25 ноября.
Литература о жизни и творчестве
- Борисова, Е. Сергей Иванович Недумов: [к 80-летию со дня рождения] / Е. Борисова // Кавказская здравница. – 1964. – 22 марта.
- Коваленко, А. Главный хранитель / А. Коваленко // Пятигорская правда. – 1999. – 23 марта.
- Смехова, Н. Книга-памятник / Н. Смехова // Кавказская здравница. – 1984. – 13 июня.
Избранное
Отрывок из книги «Лермонтовский Пятигорск»
Глава I
Из истории Пятигорска
1820—1830-х годов
С Кавказом и особенно с Кавказскими Минеральными Водами М. Ю. Лермонтов познакомился еще в детские годы. В 1818, 1820 и 1825 годах сюда привозила его Е. А. Арсеньева, чтобы поправить здоровье своего внука.
С этими поездками на Кавказ связаны юношеские стихи и поэмы Лермонтова, посвященные краю, ставшему его второй поэтической родиной.
Первые приезды Лермонтова на Кавказские Минеральные Воды совпадают с начальным периодом истории Пятигорска. В то время (до 1830 года) он еще назывался Горячие Воды. О том, что представлял собою тогда этот зарождавшийся городок, свидетельствуют архивные документы, а также описания очевидцев, сохранившиеся в старых книжных изданиях, которые теперь являются библиографической редкостью.
Начало застройки
«Исторических сведений», предпосланных материалам специальной комиссии, учрежденной в 1839 году в Пятигорске «для проверки владельных актов на недвижимости», мы узнаем, что первоначальное заселение Пятигорска «учинено» примерно с1816 года по предложению Главноуправляющего Грузией и Кавказским краем генералом А. П. Ермоловым, чтобы создать необходимые удобства для прибывающих на воды посетителей. «...Ибо до того времени,— говорится в этом документе,— на сем месте не было решительно никаких построек; поощрение это к заселению окрестностей горячесерных источников продолжалось и впоследствии от генфельдмаршала Паскевича-Эриванского и Кавказской области начальника, без всякого требования платы за места и пошлин на крепостные акты, и это тем более было в то время справедливо, что места, занимаемые ныне Пятигорском, не были обезопасены от набегов воинственных горцев, а самые Минеральные Воды по малоизвестности их посещались приезжими не в таком значительном количестве, как ныне. Следовательно, владельцы домов, устраивая их, подвергались, с одной стороны, опасности от набегов горцев, с другой — убыткам от неверной выручки с домов дохода».
Один из первых исследователей Кавказских Минеральных Вод доктор А. П. Нелюбин, посетивший источники в 1823 году, так изображает начальный период существования Горячих Вод: «Хотя Кавказские Минеральные Воды россиянами посещаются уже около 30 лет, но до 1814-го года не было на них удобного помещения для больных. Походные палатки, войлочные кибитки и балаганы из тростника, располагаемые при подошве горы и вокруг самих источников, составляли жилища для посетителей. Одни только достаточные люди и больные, слабые приставали в домах Константиногорской крепости, отстоящей от вод в 4-х верстах, откуда больные приезжали к источникам и в ванны ежедневно по два раза. Но с того времени как правительство обратило особенное внимание на целительные источники Большой Кабарды и сделало распоряжение к заселению сего края, оживилась промышленность новых поселенцев и заохотила их к построению постоянных и прочных домов при водах».
Вот что представляли собою в то время Горячие Воды описанию Нелюбина:
«Горячеводское селение лежит на Юго-Западной стороне горы Машуки и отстоит от Георгиевска в 40 верстах, от Шотландской колонии —в 6-ти, от Константиногорской крепости — в 4-х, а от Кисловодска — в 40 верстах. Селение сие занимает небольшую долину, лежащую между Южною и Юго-Западною передовою горою Машуки, образуя неправильный треугольник, коего острый угол обращен к Кислосерному источнику, один бок прилегает к Южной передовой горе и главному источнику горячей воды, а противуположный бок огибает подошву Юго-Западной передовой горы и оканчивается близ передового поста лагеря, откуда по прямой линии к Солдатской слободке составляется основание площади сего треугольника.
На сем пространстве одной половины квадратной версты проходят несколько улиц, пересекаемых поперечными. В Горячеводском селении считается ныне 3 главные улицы, 3 вновь застраиваются, одна поперечная и один переулок. В нем находится всего 29 домов и 21 флигель, принадлежащие частным лицам. В сих домах и флигелях, отдаваемых внаймы, имеется 270 комнат, 40 кухонь и очагов, несколько подвалов и потребное число сараев».
О том, как шла застройка нового города и какое внимание уделяла этому высшая кавказская администрация, свидетельствует предписание командовавшего войсками на Кавказской Линии ген.-майора Сталя 2-го инженер-капитану Лазену от 2 сентября 1822 года за N 2325.
«Корпусный командир г. ген. от инфантерии и кавалер Ермолов,— говорится в этом предписании,— приказав Вашему высокоблагородию измерить вернейшим образом местоположение Минеральных вод Горячих и Кислых и снять их на план — от 27-го числа августа предписать мне изволил подтвердить Вам о скорейшем сочинении вернейших планов положения при обеих водах, как равно и при источнике Железном.
На плане местоположения Вод Горячих назначить линии улиц и места для строений казенных и частных, согласно последнему предположению его высокопревосходительства, означа каждое NN и приложа к тому ведомость домам поныне устроенным с означением количества под каждым квадратных сажен; а чтобы хозяева домов лучше знали линии улиц и по неведению их не застраивали, поставить вехи; кварталы же разбив, для признаков вместо кольев положить по углам большие камни».
С начала 20-х годов прошлого века число желающих строиться на Горячих Водах начинает довольно быстро расти. Это подтверждают материалы, взятые из архива бывшего Управления Кавказскими Минеральными Водами. Переписка об отводе мест под дома частных лиц, которая велась с 1822 года военными властями, а с 1830 года - Комитетом о населении города Пятигорска, дает возможность установить, что известные в Пятигорске дома Реброва, Мерлини, Хандаковой, Барковского, Чернявского, Котырева построены до 1822 года. Сюда же следует добавить дома протоиерея Павла Александровского, титулярного советника Соболева и двоюродной бабушки Лермонтова Е. А. Хастатовой.
В 1822 году отведены были земельные участки кизлярскому помещику Варлааму Арешеву и кизлярскому же дворянину Ломизе. В 1823 году — коллежскому асессору Уманову, купцу Шапкину, надворному советнику Давыдову и губернскому секретарю Чернявскому (родственнику одного из первых пятигорских домовладельцев), поручику Щербакову, вдове поручика Ребельфельда, титулярной советнице Ильинской. В 1824 году — коллежской регистраторше Шелаевой, губернской секретарше Казаковой, губернскому секретарю Колчину, главному доктору Кавказских Минеральных Вод Конради. В 1825 году — коллежскому асессору Педяшу, поручице Шелаевой.
Большинство названных владений значится на известном плане Пятигорска 1831 года, составленном архитектором Иосифом Бернардацци.
Дальнейший отвод земельных участков начался в 1830 году, после присвоения Горячим Водам наименования Пятигорска, и производился уже Комитетом о населении города Пятигорска в более отдаленных от центра районах, в основном — в западном направлении.
Дороги
Зарождавшийся в предгорьях Кавказа курортный город своими целебными водами с каждым годом все больше привлекал к себе внимание нуждавшихся в лечении людей, в основном представителей имущих слоев населения из всех краев России.
Однако воспользоваться благами целебных вод было нелегко. Прежде всего из-за трудностей поездки на Кавказ. Чтобы читатели могли себе представить, как вообще сложно было в то время отправиться в дальний путь, можно напомнить существовавшие тогда способы передвижения и дорожные порядки, описанные в «Путеводителе по Пушкину»:
«Дальние поездки на лошадях имели несколько подразделений: ездили на перекладных или на почтовых (так назывались казенные лошади, которых ехавший менял на почтовых станциях)...; на вольных — когда ямщики нанимались по вольной договорной цене; на долгих — когда ехавший нанимал пару или тройку лошадей «от места до места», и на одних и тех же лошадях ехал всю дорогу; езда на «долгих» была действительно медленной, но обходилась дешевле езды «на почтовых». Помещики, не желавшие тратиться на наем вольных ямщиков, ехали «на долгих», в собственных экипажах и на своих лошадях. В поездке на своих путники, не имея надобности в почтовых лошадях, делали остановки там, где находили нужным.
Желавший ехать на почтовых должен был получить подорожную. В подорожной обозначались: маршрут, должность и фамилия ехавшего, по казенной или по своей надобности он едет, какие лошади следовало ему дать («почтовые» или «курьерские») и число лошадей... Для перемены лошадей и отдыха были устроены почтовые станции, но они были неблагоустроены и неудобны. Почтовая станция находилась в ведении станционного смотрителя, мелкого чиновника... Станционный смотритель проверял подорожные, получал прогоны и отпускал лошадей, которых обычно не хватало и из-за чего возникали неизбежные споры с проезжающими... Даже у помещиков не слишком богатых число экипажей доходило до 10, в упряжке шло 45 лошадей, а прислуги было более сорока человек. В отдельной бричке ехала кухня с поваром, чтобы готовить обед на остановках... Ехавших «по своей надобности»... по закону велено было возить не более 12 в[ерст] в час зимою, летом — не более 10, осенью — не более 8. Но, давая ямщикам на водку, можно было при езде днем и ночью проезжать по хорошей дороге до 200 вер[ст] в сутки. Обычная скорость езды была не менее 100 верст в сутки. Исключительно быстро ездили только фельдъегери. Для них полагалось иметь на почтовых станциях курьерских лошадей».
Трудности передвижения в лермонтовское время усугублялись плохим состоянием дорог и отсутствием на пути следования элементарных удобств для проезжающих. В частности, очень большие неудобства имелись в дорожном сообщении между Центральной Россией и Кавказскими Минеральными Водами. Об этом свидетельствует рапорт старшего члена Строительной комиссии на Кавминводах полковника Чайковского на имя генерала Граббе.
Рапорт Чайковского относится к 1841 году. Несомненно, в годы первых поездок на Кавказ (1818—1825) дорога на Горячие Воды была еще труднее.
О том, сколько забот было у отъезжающих, как много требовалось предусмотреть, запастись самым необходимым для дальней дороги, ясное представление дает «Наставление больным», ехавшим на Кавказские Минеральные Воды, изложенное в книге А. Нелюбина.
Для больных, рассказывает Нелюбин, изнуренных продолжительною болезнью, и маленьких детей лучше избирать дорожную карету, в которой во время пути можно было бы в степи проводить ночи. Более слабые люди могут ехать удобно в дорожных колясках, прикрытых спереди зонтиком и задергиваемых с боков особыми полами. Люди одинокие, не имеющие изнурительных болезней, часто предпринимают путешествие в почтовых повозках (на перекладных). Дорожное платье должно быть простое и покойное. Мужчины могут иметь сюртуки, фраки, шинель на вате, фуражку и на всякий случай вязаные шерстяные сапоги для ночи. Дамы, кроме обыкновенного платья или капота, подложенного тонкою ватою, надевают сверху салопы или шинельки, подбитые ватою; на ноги — башмаки или полусапожки на байке; едущие же в открытых экипажах запасаются и вязаными сапогами для обратного пути. Для головы дамы употребляют чепцы, девицы — коленкоровые шляпки с маленькими полями, дети же носят шапочки. Перед отправлением в путь надлежит запастись потребным количеством всякого белья, особенно нижним и постельным, поскольку при употреблении ванн переменяемое белье должно быть чистым. Пуховики и огромные подушки излишни, весьма громоздки и много занимают места в экипаже. В дороге достаточно иметь легонькие матрацы и сафьянные подушки.
Из С.-Петербурга всего лучше отправляться в начале мая, то есть между 5 и 10 числами, или не позднее половины мая. Лучше всего выезжать в такое время, когда дороги после весенней распутицы уже просохли и разлившиеся реки вошли в свои берега.
В дальнейших наставлениях Нелюбин дает указания относительно прислуги, дорожных припасов и режима в пути.
«Должны, — говорит он,— взять для услуги одного или двух человек (весьма нехудо, когда один из них будет повар); а дамы — горничную девушку или кухарку. Отъезжающим надлежит запастись потребным количеством шоколада без ванили, также кофеем, чаем, сахаром и мадерою; запас сей пополняют в Москве, Воронеже, Новочеркасске и других городах.
Многие особы из смежных с Кавказскою областию губерний... часто предпринимают путешествие к водам на собственных лошадях и с многочисленною свитою. Таковой вояж, без сомнения, имеет свои выгоды, особливо для больных, расслабленных и для тех, коим тряская и скорая езда может вредить; с другой же стороны, посетители делают значительные сбережения, продовольствуя лошадей во всю дорогу и на самом месте подножным кормом и покупая только овес за самую сходную цену.
Живущие далее 800 или 1000 верст не могут воспользоваться сими выгодами и должны ехать на почтовых лошадях. Прогоны из С.-Петербурга до Кавказских Вод не составляют значительной суммы. В проезд мой к водам и обратно с оных до С.-Петербурга на 8 лошадях употреблено было всего 2300 руб...»
Относительно остановок в пути Нелюбин дает такие советы: «Больные должны избирать для себя покойное пристанище, которое до Москвы и даже Воронежа везде можно иметь частию в гостиницах, частию же на почтовых дворах или в лучших крестьянских домах, которые хозяевами всюду предлагаются для проезжих весьма охотно. В земле Донских Казаков всего лучше останавливаться в станицах, на дороге лежащих, или в больших хуторах. В станционных же домах не советую я приставать, ибо они не получили еще должного устройства и везде учреждены в пустой степи в нескольких верстах от больших селений, от чего в них ничего получить невозможно, да и самого приюта больные вовсе иметь не могут...»
Условия жизни
Что же ожидало на Минеральных Водах тех, кто приезжал сюда, преодолев все дорожные тяготы и трудности? Какими были условия жизни, повседневный быт постоянных и приезжих обитателей этого края?
Вот что говорят об этом печатные и архивные материалы, относящиеся к тому времени. Из известной уже читателю книги доктора Нелюбина (1825) мы узнаем, что Пятигорск в первое десятилетие своего существования имел очень скромный вид. Все дома, за исключением одного каменного, были деревянные, одноэтажные. Из них своей величиной и красотой архитектуры выделялось только несколько домов (Реброва, Мерлини, Хандаковой, Барковского, Чернявского и некоторые другие).
Внутри дома разделялись перегородками на несколько комнат, которые сдавались приезжим внаем в отдельности. Стены комнат обиты шпалерами или же оштукатурены и побелены. Снаружи немногие дома были обшиты тесом, большинство же обмазаны глиной и побелены. Только один дом был покрыт железом. Остальные — тесом или соломой, смазанной глиной.
«Наем квартир на Минеральных Водах, — сообщает Нелюбин,— составляет для посетителей самую главную издержку. Плата за квартиру определяется разностию летних месяцев, числом комнат, постройкою дома и удобностию помещения в оном, равно как и близостию или отдаленностию от источников. Здесь одна и та же квартира в разные месяцы курса имеет различную цену. В июне месяце, т. е. когда бывает самое большое стечение больных на водах, квартиры нанимаются по самым высоким ценам. В июле месяце платится за оные только половина, а в августе — одна четвертая доля».
Интересные сведения о том же периоде существования Кавказских Минеральных Вод, и даже немного более раннем, заимствованные известным бальнеологом Ф. А. Баталиным из ранних описаний этих вод и из рассказов пятигорских старожилов, мы находим в книге Баталина «Пятигорский край и Кавказские Минеральные Воды», изданной в 1861 году.
«Посетители вод,— пишет Баталии,— разделялись на два класса: обыватели кавказские и приезжие из России... Между последними было немало лиц, принадлежавших к кругу высшей аристократии. Вообще приезжие были люди зажиточные: в прежнее время небогатому человеку было не по силам отправляться на Кавказские Воды. Путешествие туда считалось делом трудным и опасным. Поездки важных особ совершались с роскошью, непонятною для нашего времени. На все время путешествия делались огромные запасы. Свита важного барина обыкновенно состояла из медика (которому за поездку платились большие деньги) для подания советов во время лечения, из ближних родственников или знакомых, приглашаемых для развлечения больного, из толпы слуг, поваров, конюхов. Иные возили с собою певиц, танцовщиц, музыкантов...
Прибыв на воды, больные помещались кто в Константиногорске и слободке его, кто у самого источника. Наемная плата за помещение была очень высока. В слободке... для большого семейства помещение обходилось по меньшей мере в 750 руб. (в сезон — С. Н.), а для одинокого человека — 250 руб.
...Помещение у Горячего источника тоже обходилось недешево. За наем кибитки платили 25 рублей в месяц. Впрочем, и за эту цену отдавались только кибитки, принадлежавшие казне, а их было очень немного. Обыкновенно же кибитка обходилась до 100 рублей в месяц. Несмотря на все это, Горячеводская долина во время курса была постоянно уставлена, от начала до конца, кибитками, балаганами, палатками. При входе в долину между оконечностию внутреннего хребта и берегом Подкумка для защиты посетителей от нападения черкесов были расположены лагерем, в виде полукруга, егеря, казаки и артиллерия. Позади их, под открытым небом, помещались калмыки, владельцы отданных внаем кибиток. На возвышенных и открытых пунктах Горячей горы и внутреннего хребта (на месте нынешней Оборонительной казармы,— у Калмыцкого источника, —на холме, где теперь находится беседка с Эоловой арфой) располагались пикеты.
Вообще картина, которая представлялась взорам новоприбывшего на воды при въезде в Горячеводскую долину, поражала своей необыкновенностию: она зараз напоминала и военный лагерь, и шумную провинциальную ярмарку, и столичный пикник, и цыганский табор. Величественный Бештау с своею остроконечною вершиною, зеленеющая Машука, скалистая Горячая гора, источник горячей воды, каскадами свергавшийся с возвышения,— увеличивали оригинальность этой картины».
О Горячих Водах того времени с удовольствием вспоминает А. С. Пушкин при своем вторичном посещении Пятигорска в 1829 году, когда город уже значительно вырос и благоустроился.
«Признаюсь,— пишет он,— Кавказские Воды представляют ныне более удобностей; но мне было жаль их прежнего дикого состояния; мне было жаль крутых каменных тропинок, кустарников и неогороженных пропастей, над которыми, бывало, я карабкался...»
Обстановка на Кавказских Минеральных Водах в первые приезды Лермонтова была неспокойной. Об этом можно судить по «Временному наказу полицейских обязанностей местного начальства при Кавказских Минеральных Водах», составленному в 1824 году по инициативе генерала Ермолова, и изданному — в дополнение к этому «Наказу» — «Объявлению» (без даты) за подписью управлявшего тогда Кавказской областью генерал-майора князя Горчакова.
Оба эти документа затрагивают различные стороны жизни «водяного общества». Главной ее особенностью являются принимавшиеся тогда военные предосторожности, что обусловливалось сравнительной близостью фронта. Яркое отражение сказанного мы находим во втором из упомянутых документов.
Прежде всего обращает на себя внимание строгий контроль за лицами, приезжающими на Горячие Воды, со стороны местного коменданта и полиции. Последующие пункты особенно подчеркивают возможную опасность нападений со стороны горцев. В случае устройства общенародных игр, конских скачек и т. п. в пункте 7 предлагается заблаговременно объявить об этом полицейскому управлению, «которое, по известности ему места, назначает для того удобное и безопасное».
Нечего и говорить, что в отдалении от Горячих Вод опасность была больше. Так, пункт 9 объявления гласит:
«Если кто для охоты или прогулки пожелает ехать в отдаленность от Вод, то почитается небесполезным предварительно узнать от полицейского управления о безопасности места, ибо, в противном случае, местное военное начальство, обязанное охранять посетителей, не будет уже ответствовать за неприятное приключение».
Целый ряд предосторожностей принимался при переездах посетителей с одних Вод на другие.
«Для переезда от Горячих Вод к Кислым и обратно,—-сообщается в пункте 14,— назначаются 3 дня в неделю: вторник, четверток и суббота, в которые воинскому местному начальству предписывается усугубить меры осторожности и усилить по дороге пикеты. Затем бывшее досель конвоирование уничтожается, а приглашаются г.г. посетители распоряжаться своим переездом так, чтобы непременно прибыть на место до снятия караулов, т. е., чтоб в оба пути выезжать с Ессентукского поста (находящегося на половине дороги) не позже, как за три часа до захождения солнца. Почему, в уверенности, что особы высокого звания не захотят сами нарушать заведенного порядка, и предписано строго постовому начальнику после означенного времени, без всякого различия лиц, никого с поста не выпускать до наступления ближайшего дня, назначенного к переезду. Мера сия, почитаясь единственно к предохранению проезжающих и сбережению конвойных казаков от совершенного истребления, будет исполняться в точности».
«Для переезда на Железные Воды в среду и воскресенье,— говорится в следующем, 15-м пункте,— будет даваться конвой, но не поодиночке, а общий всем желающим отъезжать в тот день».
Такие переезды пришлось, конечно, совершать и юному Лермонтову. В то время существовал обычай, независимо от рода болезни, по окончании лечения на Горячих Водах, переезжать на Железные и, приняв там несколько ванн, заканчивать лечение на Кислых Водах. С «оказией» же будущему великому поэту пришлось путешествовать и в пределах Кавказской области, по пути на Горячие Воды и обратно. За время переездов он видел много необычайного и увлекательного.
Самую важную и наиболее характерную сторону образа жизни приезжавших в Пятигорск на лечение составляло пользование целебными источниками. Архивные материалы содержат интересные сведения о правилах пользования Минеральными ваннами на Горячих Водах.
Первые официальные правила пользования ваннами под заголовком «Объявление» относятся к 1827 году.
«При употреблении ванн,— говорится в пункте 10,— наблюдать правила устава благочиния статьи 220-й, для чего в некоторых ваннах и назначено время, когда могут оными пользоваться дамы и когда — мужчины. Время сие определено особенными объявлениями, прибитыми на стенах при ваннах, почему и приглашаются гг. посетители обоего пола не нарушать порядка, установленного единственно для личного их спокойствия. При сем повторяется просьба не оставаться в ваннах, а паче того для отдохновения, более времени, определенного местными медиками, чем без всякой пользы для купающегося навлекаются только другим затруднения и медленность в принятии ванн».
В примечании к этому пункту добавлено: «В ваннах и предбанниках не препятствовать нахождению банщика, который по истечении времени, назначенного для отдохновения, беспрекословно должен отворить дверь и впустить новую особу».
В 11-м пункте содержится указание о порядке очереди приема ванн: «Так как всякий прибывший на воды, имея на пользование оными равное право, желает принять ванну скорее и успокоить себя, то и надлежит при употреблении их наблюдать очередь. А потому никакая особа прежде прибывшего к ваннам до ее приезда ни сама собою, ни через прислугу, без явного нарушения порядка и обиды других особ, кого-либо отстранять и удерживать ванны за собою не должна. Очередь сию обязан занимать для себя каждый лично, а не через компанионов или тем менее через прислугу».
Следующий, 12-й пункт предусматривает способ приготовления ванн.
«Собственно для приготовления ванн,— говорится в нем,— приставлена услуга обоего пола, почему и приглашаются г. г. посетители не употреблять на сей предмет собственных людей, от незнания коих нередко делается вред устройству тем, что к общей неприятности может даже временно прекращаться и самое употребление оных».
Последний, 13-й пункт вводит нас в социальный быт того времени и рисует бесправное положение простого народа даже в лечебном отношении.
«Для простолюдинов и служителей обоего пола,— гласит «Объявление»,— устроены особенные ванны, почему и объявляется г.г. посетителям, дабы они людям своим, допускаемым единственно для прислуги в ваннах, устроенных для высшего состояния, отнюдь не позволяли купаться после себя. В противном случае, нарушившего сей порядок прислуга после того в данные комнаты впускаться не будет».
Говоря о высокомерном, презрительном отношении к прислуге, следует также добавить, что, если ванные здания даже для привилегированных сословий оставляли тогда желать много лучшего, то специальные ванны для низших классов были без всяких удобств, и было их совершенно недостаточно.
Посетители
О посетителях Горячих Вод, их количестве и составе можно судить по «Ежемесячным ведомостям о прибывающих на Минеральные Воды и отъезжающих с них», сохранившимся за период с 1813 по 1817 годы.
Несмотря на тяжелый путь на Кавказ, количество посетителей по тому времени было довольно большое. Так, в 1813 году на Горячих Водах побывало 733 человека (из них 135 женщин). Характерно, что на 193 лица «благородного» состояния приходилось 463 человека прислуги.
В 1817 году побывало всего 1013 человек (из них 138 женщин). В том числе: «благородных» — 240, разночинцев, купцов, «простолюдинов» — 377, прислуги — 396.
Приезжали посетители из разных мест. В «Ведомости» за 1813 год значатся прибывшие из Георгиевска — 70 записей, С.-Петербурга — 4, Москвы — 2, Ставрополя — 6, Новочеркасска — 5, Тамбова — 4, Орла — 4, Киева — 3, Таганрога — 3, Тифлиса — 3, Тулы — 2, Владимира— 1, Пензы—1, Саратова — 1, Казани — 1, Харькова — 1 и т. д.
Среди прибывших на Горячие Воды в разные годы значатся близкие родственники М. Ю. Лермонтова: в 1813 и 1815 годах — двоюродная бабушка поэта «г-жа генеральша Екатерина Хастатова из Ивановской крепости, при ней людей — 7»; в 1814 году — двоюродный дед Афанасий Алексеевич Столыпин; в 1815 — прадед Алексей Емельянович Столыпин; в 1817 году — дядя Павел Иванович Петров.
Из другого источника можно было видеть, что несколько позднее — в 1828 году — в Кисловодске в июле-августе (а ранее, несомненно, на Горячих Водах) находилась одновременно большая компания близких родственников поэта, а именно: брат бабушки Лермонтова Николай Алексеевич Столыпин, зять ее, женатый на сестре Наталье Алексеевне, Григорий Данилович Столыпин и дядя поэта Павел Иванович Петров со всей семьей, состоявшей из жены его Анны Акимовны и детей: сына Аркадия и дочерей Екатерины и Марии.
Торговля
Важную роль в жизни на Минеральных Водах выполняла довольно оживленная торговля. Несмотря на отдаленность Горячих Вод от крупных населенных центров страны, надежда на большие барыши уже тогда привлекала сюда предприимчивый торговый люд разных национальностей. Торговля с каждым летним сезоном все более развивалась, и уже в 20-х годах XIX в. в местных лавках можно было не только достать все необходимое, но даже и предметы роскоши.
Первые довольно обстоятельные сведения об этом встречаются в книге д-ра Нелюбина и относятся к 1823 году.
«Из магазинов и лавок,— пишет Нелюбин,— достопримечательны находящиеся в доме генерал-майора Мерлини и г-жи Хандаковой. В числе первых в 1823 году была итальянская лавка с галантерейными вещами и другими тому подобными товарами. Здесь имелись лучшей работы бронза, фарфор, золотые и серебряные вещи, многие дорогие ткани, шелковые и бумажные товары. Подле оной находилась греческая лавка с лучшими винами, где можно было получать старую мадеру, французские и немецкие вина, также Санторинское и почти все Архипелагские и наши отечественные вина по ценам не слишком высоким. В лавке под домом г-жи Хандаковой блистала роскошь Востока, как-то: турецкие платки, персидские ковры, кашемировые ткани и шелковые материи, употребляемые азиатскими народами.
В ряду балаганов, находящихся во второй улице и примыкающих к подошве Юго-Западной передовой горы Машуки, продавались: чай, сахар, кофе, шоколад, чернослив, изюм, коринка, винные ягоды, миндаль, сухие плоды, мед, прованское и деревянное масло, лимонный сок, уксус, сарачинское пшено, манная и перловая крупа, восковые и сальные свечи, перец, инбирь, корица, поваренная соль и другие вещи, принадлежащие к кухне, столу и десерту.
Кроме сего, в некоторых местах разбиты были палатки и навесы, где продавались разные лакомства. Здесь же можно было получать нитки, белье, иглы, булавки, ленты, тесемки и другие многие вещи.
Торгового промышленностью занимаются здесь также странствующие евреи, которые в продолжение всего курса на водах ежедневно приезжают на квартиры больных в огромных своих бричках, наполненных товаром. От них можно получать ситцы, коленкоры, батист, миткаль, кисею, платки, чулки, перчатки, золотые и серебряные вещи и другие мелочи.
Торг съестными припасами производится при въезде в Горячеводское селение между Солдатской слободкой и домом Чернявского. Сюда ежедневно в 5 часов утра привозят колонисты из Карраса белый и ситный хлеб, сливочное и обыкновенное коровье масло, молоко, сливки, яйца, картофель, шпинат, салат, зеленый лук, всякую огородную зелень и плоды. Черкесы на своих арбах из ближайших аулов доставляют мясо, дичину, фазанов, молодых барашков, кур, цыплят, яйца и многие другие жизненные припасы.
На Минеральных Водах производят торг: армяне, евреи, греки, италиянцы, немецкие колонисты и черкесы».
Дома Е. А. Хастатовой в Пятигорске и Кисловодске
Почти все биографы М. Ю. Лермонтова, описывая его первые путешествия на Кавказ, из пятигорского окружения поэта наибольшее внимание уделяют Екатерине Алексеевне Хастатовой, урожденной Столыпиной, сестре Елизаветы Алексеевны Арсеньевой.
Она была замужем за генерал-майором Хастатовым. Дочь ее, Мария Акимовна, в замужестве за Павлом Петровичем Шан-Гиреем, пользовалась особенным расположением юного поэта и находилась с ним в переписке, а сын, Аким Акимович Хастатов, был известный на Кавказе храбрец, с которым произошли случаи, использованные Лермонтовым в повестях «Бэла» и «Фаталист».
Вот что пишет о Екатерине Алексеевне первый биограф поэта профессор П. А. Висковатый:
«Одна из сестер бабушки поэта, Екатерина Алексеевна Столыпина, была замужем за Хастатовым, жившем в своем имении близ Хасаф-Юрта по дороге из Владикавказа. Оно находилось невдалеке от Терека и именовалось Шелковицей (Шелкозаводск), или «Земной рай», как называли его по превосходному местоположению...
...Имение подвергалось частым нападениям горцев; кругом шла постоянная мелкая война. Однако Екатерина Алексеевна так привыкла к ней, что мало обращала внимания на опасность. Если тревога пробуждала ее от ночного сна, она спрашивала о причине звуков набата: «Не пожар ли?». Когда же ей доносили, что это не пожар, а набег, то она спокойно поворачивалась на другую сторону и продолжала прерванный сон. Бесстрашие ее доставило ей в кругу родни и знакомых шуточное название «авангардной помещицы».
Известно, что у Хастатовых были свои дома: на Кислых Водах, недалеко от ресторации, и на Горячих, на том месте, где сейчас находятся Пушкинские ванны. В этом доме летом 1825 года останавливались десятилетний Лермонтов и все, кто приехал с его бабушкой Елизаветой Алексеевной Арсеньевой.
Об этих домах сохранились архивные материалы. Наиболее точные сведения о времени и обстоятельствах постройки дома Хастатовой на Горячих Водах можно найти в ее прошении на высочайшее имя от февраля 1820 года, в котором она просит позволения «выстроить при Минеральных Водах Кавказской губернии перевезенный мною из Георгиевской станицы собственный мой в сломке деревянный дом со службами о шести комнатах близ такового же новостроящегося дома от приказа общественного призрения по плану — фасад под нумером 9, а фасад ворот N 60».
Прошение Хастатовой было передано Кавказским губернским правлением на заключение губернского архитектора Мясникова. Заключение архитектора и выполненный им план дома были рассмотрены 24 марта 1820 года в общем присутствии губернского правления, план дома утвержден и в постановлении было предложено: «Отослать (его) к архитектору Мясникову при указе и велеть в постройке оного генерал-майорше Хастатовой препятствий не делать и смотреть неослабно, чтобы постройка оного произведена и окончена была непременно сообразно плану под опасением ответственности по законам, и о последующем донести».
Надо полагать, что дом строился в конце 1820 и в начале 1821 годов. К весне 1825 года камышовая крыша на большом доме постепенно пришла в ветхость, и Хастатова, ожидая к себе в гости родных из далекой России, обратилась в Строительную комиссию с прошением такого содержания:
«Из числа собственных моих домов при Горячих Минеральных Водах, устроенных в большой улице подле дома купца Шапкина, на одном о пяти окошках большом доме камышовая крыша пришла от времени в такую ветхость, что требует неотложного перекрытия. А потому всепокорнейше прошу оную комиссию, в уважение помянутой необходимости и сближающегося к съезду посетителей время, позволить мне перекрыть на доме моем крышу новым тесом, на что и имею ожидать разрешения. Вдовствующая генерал-майорша Екатерина Алексеевна дочь Хастатова руку приложила».
На прошении внизу имеется пометка: «Письмо архитектору Бернардацци марта 1 числа».
Сведения о результатах осмотра дома архитектором Бернардацци сохранились в том же деле — в рапорте Строительной комиссии на имя генерал-майора Вельяминова от 10 марта 1825 года.
«Вдова генерал-майора Хастатова,— докладывает комиссия,— просит дозволить на состоящем при Горячих Водах на Главной улице ее доме, покрытом камышом, сделать тесовую крышу к наступающему курсу. Как его превосходительству угодно, чтобы по сей улице домы имели хорошую наружность, то комиссия поручила гг. архитекторам, осмотрев оный дом, составить фасад с необходимыми для лучшего вида переменами, по коему и оказалось, что окна оного дома не на своих местах, как показано на фасаде пунктиром, и стены нужно возвысить на 15 вершков, равно сделать новые ворота и исправить каменный забор, сходно фасаду, который комиссия, у сего Вашему превосходительству представляя, покорнейше испрашивает предписания».
Как видно из дальнейшей переписки, перестройка фасада дома Хастатовой по разным причинам сильно затянулась и была осуществлена только в 1829 году.
Более поздние и довольно подробные сведения об этом доме, относящиеся к 1834 году, связаны с переходом его во владение Акима Акимовича — сына Е. А. Хастатовой.
Из приведенных материалов можно видеть, что в 1825 году во время пребывания в Пятигорске 10-летнего Лермонтова дом Хастатовой был довольно неприглядной наружности, с камышовой крышей, и относился к тому же типу домов, что и чиляевский, в котором поэт жил в 1841 году.
Еще более неприглядный вид имел кисловодский дом Хастатовой, о котором мы считаем не лишним сообщить некоторые сведения, поскольку в 1825 году Лермонтову во время пребывания в Кисловодске, несомненно, пришлось в нем останавливаться.
Вот что говорится об этом доме и его происхождении в журнале присутствия Кавказского губернского правления за 1821 год.
«Слушали:
Прошение вдовы генерал-майорши Екатерины Хастатовой, в коем прописывает: желает она на Кавказских Кислых Минеральных Водах выстроить деревянный дом, на каменном фундаменте, о семи покоях и одном этаже, с принадлежащими строениями на месте, купленном ею у генерал-майора Дебу дома, но как она не имеет позволения от начальства на постройку такового дома, а также и на оный плана и фасада, почему просит, кому следует, повелеть скопировать план с фасадом, равно и позволения производить построение означенного дома с принадлежащим ему строением, учинить законное постановление».
Губернское правление предписало архитектору Мясникову скопировать фасад и представить его на утверждение. Получив скопированный фасад для нового кисловодского дома, Хастатова отправила его на утверждение генерала Ермолова, но с его стороны встретилось категорическое возражение в отношении места постройки. В своем предписании начальнику области генералу Сталю от 27 мая 1824 года N 1678 Ермолов писал:
«Генерал-майорша Хастатова, представив ко мне на утверждение фасад предположенному ею к постройке на Минеральных Кислых Водах деревянному на каменном фундаменте дому, просила дозволить ей выстроить оный на том самом месте, где находится ныне собственный ее турлучный дом противу самого колодца.
Поелику означенное место, впрочем, временно г-же генерал-майорше Хастатовой отведенное, по предположению об устройстве Кавказских Минеральных Вод признается нужным для казенных зданий, то, уведомив г-жу Хастатову, дабы она обратилась к Вашему превосходительству об отводе ей для предлагаемого ею к постройке при Кислых Водах нового дома в другом, для казенных надобностей не нужном месте, прошу Ваше превосходительство доставить в сем случае г-же генерал-майорше надлежащее и скорейшее удовлетворение и о последующем уведомить.
Доставленный же от нее фасад мною утвержден и препровожден к ней обратно». Следует подпись: «Генерал Ермолов».
После такого предписания дело с постройкою нового дома затормозилось, так как найти среди свободных участков земли такое же удобное центральное место было невозможно, а заменить прежнее место худшим Хастатовой, конечно, не хотелось. Между тем старый дом генерала Дебу постепенно ветшал и к 1827 году пришел в полную негодность. В этом году по поводу кисловодского дома Хастатовой возникла новая переписка.
В рапорте командующему войсками на Линии генералу Емануелю от 1 ноября 1827 г. за N 946 Строительная комиссия писала:
«На Кислых Водах находится турлучный дом, принадлежащий Кизлярского уезда помещице генерал-майорше Хастатовой, который совершенно ветх, выстроен в средине казенного сада вблизи самой ресторации. Комиссия отношением от 15 прошлого сентября N 744 просила Кизлярский Земский суд о объявлении госпоже Хастатовой, дабы она приказала означенный дом сломать нынешнюю осень, но и до сих пор не сломан, а как занимаемое оным место необходимо для казенных надобностей, то комиссия, донося о сем Вашему превосходительству, покорнейше просит не оставить повелеть госпоже генерал-майорше Хастатовой о сломке означенного дома».
И на этот раз вопрос о сломке кисловодского дома был урегулирован не сразу. Только после того, как Хастатовой был составлен фасад для намеченного ею к перестройке горячеводского дома, комиссия получила от нее в марте 1828 года из села Шелкозаводского письмо, окончательно устранявшее все недоразумения.
«Милостивые государи!— писала Хастатова.— Приношу мою благодарность за присланный вами план для исправления моего дома при Горячих Водах и согласна по оному плану переделать... Что же касается до дома, находящегося при Кислых Водах, я предписала моему дворнику оный сломать и прошу вас взамен моего места отвести мне к речке при Солдатской слободке, чем много обяжете».
Родственники Лермонтова, с которыми поэту приходилось встречаться в детские годы на Кавказских Минеральных Водах, владели на Кавказе имениями: Хастатовым принадлежало Шелкозаводское, Столыпиным— Ново-Столыпино.
Предполагается, что в этих имениях Лермонтов побывал в 1825 году, а затем в период первой ссылки на Кавказ. Поэтому считаем нужным познакомить читателей с архивными материалами об этих имениях и их владельцах, обнаруженными нами в Ставропольском государственном архиве.
Преобразование Горячих Вод в город Пятигорск
1830 году, по ходатайству генерала Емануеля, командовавшего в 1826 - 1831 годах Кавказской военной Линией, селение Горячие Воды было преобразовано в город Пятигорск.
О причинах этой столь важной перемены в судьбе Горячих Вод некоторые сведения имеются в Ставропольском государственном архиве.
23 ноября 1829 в докладной записке на имя главного в то время на Кавказе начальника генерал-фельдмаршала Паскевича генерал Емануель писал:
«Из опытов прежних лет и настоящего времени ивестно, что болезни, ежегодно бывающие в г. Георгиевске и необыкновенная мертвенность (смертность—С. Н.) всегда свидетельствовали о убийственном в оном городе климате, и что все почти прибывающие на службу в Кавказскую область из внутренних губерний чиновники и канцелярские служители, щадя жизнь свою, при командировании их туда, готовы даже были возвращать полученные за проезд чины и деньги, а не имеющие по бедности никакого способа возвратить последние, отправившись туда, ежеле не соделывались там жертвою смерти, то необходимо удручены бывали продолжительными болезнями, а по сим причинам никогда не представлялось возможности сохранить по присутственным местам в сем городе надлежащего порядка.
Правительство, убедясь, таковыми неудобствами к дальнейшему оставлению в настоящем существовании города Георгиевска, исходатайствовало высочайшее государя императора соизволение перевести город сей на Горячие Минеральные Воды с предоставлением гражданам в повинности пятилетней льготы».
Ходатайство генерала Емануеля о скорейшем переводе окружного центра на Горячие Воды сопровождалось предложением дать новому городу одно из трех наименований: Новогеоргиевск, Константиногорск или Пятигорск.
Что касается помещений для городских учреждений, то Емануель имел в виду впредь до постройки казенных зданий арендовать для этой цели подходящие дома у местных жителей.
Все предложения были одобрены в первую очередь непосредственным начальником Емануеля графом Паскевичем-Эриванским, а затем утверждены указом Сената от 29 апреля 1830 года.
Новое название города «Пятигорск», избранное Паскевичем, было им мотивировано тем, «что гора Бештов (Бештау), к подошве которой прилегает предназначенное для сего города место, известна под сим именем в древних российских летописях.
Это разъяснение вносит ясность в имевшиеся споры о «пяти горах», якобы вошедших в название города.
Как выяснилось позднее, опасения по поводу вредности георгиевского климата оказались совершенно необоснованными, но они, тем не менее, послужили важной причиной неожиданного возвышения Пятигорска.
Нет сомнения, что Пятигорск с его целебными источниками и прекрасным местоположением, независимо от приведенных обстоятельств, занял бы с течением времени подобающее место. Но преобразование в окружной центр значительно ускорило его развитие. В этом легко убедиться, если сравнить Пятигорск первых лет существования, каким Лермонтов видел его в 1825 году, с тем утопающим в зелени красивым городком, описание которого мы находим в повести «Княжна Мери».
Пятигорье в юношеских произведениях Лермонтова
Детские поездки на Кавказ, особенно в 1825 году, произвели на Лермонтова неизгладимое впечатление. Все поражало здесь мальчика, особенно люди, населявшие этот край. Интересные сведения о первом знакомстве мальчика Лермонтова с горцами мы находим в первом томе биографии М. Ю. Лермонтова, написанной Н. Л. Бродским. Они заимствованы из журнала «Московский телеграф».
«Лермонтов,— пишет Бродский,— наблюдал нравы горцев, их праздники и будни. Из ближайшего аула (Бештауского) ежедневно в Горячеводск приезжали черкесы целыми толпами для продажи седел, бурок, баранов и т. д.; они гарцевали или, как говорили там, джигитовали на лошадях.
Бросался в глаза их «вид умный, гордый, воинственный», их ловкость, стройность, живописный костюм: «косматая шапка, заменяющая чалму турецкую, в удивительной гармонии с пламенным выражением их физиономии. Бешмет (род полукафтанья) перевязан туго ременным поясом, на котором висит шашка, а чаще всего кинжал». Среди черкесов, занимавшихся торгом, обращал на себя внимание один из узденей Шора Бекмурзин Ногмов, «известный всем приезжий». Это был молодой человек, который успел выучиться пяти языкам, кроме родного: арабскому, татарскому, или турецкому, абазинскому, персидскому и русскому. Он сочинял «небольшие поэмы в славу нашего оружия, которые не может распространить между соотечественниками иначе, как через изустное предание и медленное изучение на память». В этих поэмах, сходных с песнями, изданными Макферсоном, описывались кровавые битвы, сетования об убитых воинах, похищения красавиц и проч.
На улицах Горячеводска можно было услышать пение грузинских народных певцов — сазандаров... сидели грузинки-гадальщицы...»
Другой современный исследователь утверждает, что многие сведения о жизни горцев юный поэт мог получить у Шоры Бекмурзина Ногмова. В подтверждение своего вывода он указывает на тот факт, что «в Кабарде до сих пор живет передаваемый из поколения в поколение рассказ о том, что Шора Бекмурзин Ногмов был знаком с Лермонтовым и рассказывал ему о горских преданиях, сказках и легендах».
Большое впечатление на будущего поэта произвел горский праздник байрам в Аджи-ауле, расположенном в то время недалеко от Горячих Вод. Впоследствии в поэме «Измаил-Бей» Лермонтов описал этот праздник и выступление на нем народного певца:
Вокруг огня, певцу внимая,
Столпилась юность удалая,
И старики седые в ряд
С немым вниманием стоят.
На сером камне, безоружен,
Сидит неведомый пришлец.
Наряд войны ему не нужен;
Он горд и беден: — он певец!
Дитя степей, любимец неба,
Без злата он, но не без хлеба.
Вот начинает: три струны
Уж забренчали под рукою,
И, живо, с дикой простотою
Запел он песню старины...
Первые кавказские впечатления нашли яркое отражение в ранних произведениях Лермонтова. В них мы находим частые упоминания и красочные описания различных мест и видов Пятигорска.
Первая глава поэмы «Аул Бастунджи», события в которой разворачиваются в Пятигорске, начинается словами:
Между Машуком и Бешту, назад
Тому лет тридцать был аул горами
закрыт от бурь и вольностью богат.
Его уж нет...
Несколько раз возвращался поэт в этой поэме к описанию с детства полюбившихся ему видов:
Вдали тянулись розовой стеной,
Прощаясь с солнцем, горы снеговые;
Машук, склоняся лысой головой,
Через струи Подкумка голубые,
Казалось, думал тяжкою стопой
Перешагнуть в поместия чужие...
Воспоминаниями о Пятигорске навеяна и одна из лучших юношеских поэм Лермонтова «Измаил-Бей».
Давным-давно, у чистых вод,
Где по кремням Подкумок мчится,
Где за Машуком день встает,
А за крутым Бешту садится,
Близ рубежа чужой земли
Аулы мирные цвели...
В стихотворении «Кавказ», написанном в 1830 году, Лермонтов как бы обобщил свои детские впечатления и переживания и выразил свою искреннюю любовь к этому краю:
Хотя я судьбой на заре моих дней,
О южные горы, отторгнут от вас,
Чтоб вечно их помнить, там надо быть раз.
Как сладкую песню отчизны моей,
Люблю я Кавказ.
В младенческих летах я мать потерял.
Но мнилось, что в розовый вечера час
Та степь повторяла мне памятный глас.
За это люблю я вершины тех скал,
Люблю я Кавказ.
Я счастлив был с вами, ущелия гор;
Пять лет пронеслось: все тоскую по вас.
Там видел я пару божественных глаз;
И сердце лепечет, воспомня тот взор:
Люблю я Кавказ!..
Кому же принадлежали эти «божественные глаза», о которых так тоскует поэт? Об этом мы узнаем из дневниковой записи Лермонтова, сделанной в том же 1830 году, через пять лет после последнего посещения Кавказа.
«Кто мне поверит,— писал он,— что я знал уже любовь, имея 10 лет от роду?
Мы были большим семейством на Водах Кавказских: бабушка, тетушки, кузины.— К моим кузинам приходила одна дама с дочерью, девочкой лет 9. Я ее видел там. Я не помню, хороша собою была она или нет. Но ее образ и теперь еще хранится в голове моей; он мне любезен, сам не знаю почему.— Один раз, я помню, я вбежал в комнату: она была тут и играла с кузиною в куклы: мое сердце затрепетало, ноги подкосились.— Я тогда ни об чем еще не имел понятия, тем не менее это была страсть, сильная, хотя ребяческая: это была истинная любовь: с тех пор я еще не любил так. О! сия минута первого беспокойства страстей до могилы будет терзать мой ум! — И так рано!.. Надо мной смеялись и дразнили, ибо примечали волнение в лице. Я плакал потихоньку без причины, желал ее видеть; а когда она приходила, я не хотел или стыдился войти в комнату... Я не знаю, кто была она, откуда, и поныне, мне неловко как-то спросить об этом: может быть, спросят и меня, как я помню, когда они позабыли; или тогда эти люди, внимая мой рассказ, подумают, что я брежу; не поверят ее существованью — это было бы мне больно!.. Белокурые волосы, голубые глаза, быстрые, непринужденность — нет; с тех пор я ничего подобного не видел, или это мне кажется, потому что я никогда так не любил, как в тот раз. Горы Кавказские для меня священны...»
Еще через два года, с волнением вспоминая о Кавказе, Лермонтов писал: «Синие горы Кавказа, приветствую вас! Вы взлелеяли детство мое; вы носили меня на своих одичалых хребтах, облаками меня одевали, вы к небу меня приучили, и я с той поры все мечтаю об вас да о небе».