Грех Данзаса. А был ли он?

Подполковник Константин Данзас, лицейский товарищ Пушкина, стал секундантом в последней дуэли великого поэта, произошедшей вечером 27 января (8 февраля) 1837 года за Чёрной речкой у Комендантской дачи. – Эта трагедия стала страшным финалом создавшейся в конце жизни Пушкина трудно разрешимой ситуации. На Данзаса упала мрачная и липучая тень обвинения в том, что не смог примирить враждующие стороны. Или вовсе не захотел… Злые языки, а вслед за ними и многие исследователи взяли на вооружение версию о «недосыпе пороха», на который якобы пошёл Данзас, из-за чего меткая пуля, выпущенная смертельно раненным Пушкиным, не причинила особого ущерба его противнику. Не считая разве что сквозного ранения в руку, которой отстрелявшийся первым француз прикрывал грудь. Что же дальше случилось с этой пулей? Попала в пуговицу, отрикошетив от неё? Эту версию ещё в те дни подхватили многие легковерные обыватели. Она пережёвывается и поныне… Безусловно, пройдя через руку убийцы ниже локтевого сустава на 7-8 см (через мягкие её ткани – кожу и мышцы, с близко расположенными друг от друга входным и выходным отверстиями), пуля не могла чудесным образом дематериализоваться. Почему же такие разные по тяжести последствия вызвали два выстрела за Чёрной речкой?

 

Учитывая ограниченный объём публикации, опускаю многие детали. Прежде всего, как тогда, 186 лет назад, так и теперь, настораживает факт странного «поведения» пули, выпущенной Пушкиным, или неуязвимости его противника. Каждый из дуэлянтов участвовал в поединке со своими пистолетами: Дантес – со взятой «напрокат» его секундантом у своего приятеля – барона Эрнеста де Баранта, дипломата, парой дуэльных пистолетов, изготовленных дрезденским оружейником Карлом Ульбрихтом, Пушкин – с парой, купленной в оружейном магазине Куракина.

 

Секунданты, виконт д`Аршиак, атташе французского посольства – со стороны Дантеса и инженер-подполковник Данзас – со стороны Пушкина, как указано в Военно-судном деле о дуэли, перед началом поединка «зарядили каждый свою пару пистолетов и вручили по одному противникам», которые «тотчас начали сходиться». Здесь остановимся. В дуэлях обычно было принято стреляться либо из пистолетов из одного набора (пары), либо каждый из дуэлянтов стрелял из своего пистолета, при условии, что оружие не имело существенных отличий (по диаметру пули, длине ствола и т. п.). Калибр той и другой пар пистолетов в данном случае был 11,5 мм. Если недосып пороха Данзасом, предположим, имел место, он происходил на глазах у д`Аршиака. Было ли уже условлено, что каждый из противников стреляет из своего пистолета? Если да, то какой смысл в недосыпе пороха в пистолет Пушкина его секундантом? Может быть, он дал знать о своей маленькой хитрости секунданту Дантеса, надеясь, что и тот поступит так же? Вообще, уже тогда было известно, что при поединке на такой малой дистанции – всего 10 шагов, пониженное количество пороха не минимизирует риск смертельного действия пули, а вот отдачу уменьшит, повысив таким образом точность стрельбы. Или же, полагают сторонники «пороховой версии», Данзас надеялся, что оба дуэлянта будут стрелять из заряженных им пистолетов – пушкинских? В показаниях ни его, ни Дантеса (ни в письме д`Аршиака), нет ни слова об обсуждении этого вопроса. Секундант Дантеса вообще предусмотрительно покинул Россию сразу после дуэли, чтоб не попасть под суд, оставив, правда, по просьбе друга Пушкина Петра Вяземского письмо, в котором изложил обстоятельства дуэли, просив у князя показать эти записи Данзасу с целью проверки… В Военно-судном деле 1837 года не хватает двух листов (67 и 68). Что там было такого, что кому-то потребовалось их изъять?

 

Версия о недовесе пороха бросает тень на Константина Данзаса, человека редкостной порядочности и добрейшего сердца, запальчиво обвинённого некоторыми из окружения поэта в том, что не уберёг Пушкина, что, мол, не хватило сообразительности. Но Пушкин хотел именно «кровавой развязки», предприняв ряд шагов, чтобы свести к нулю попытки кого бы то ни было примирить стороны! Данзас до конца жизни горевал о гибели пусть до дуэли и не самого близкого, но всё-таки товарища с малых лет, а с момента участия в разрешении конфликта – друга в полном смысле слова. Произошло молниеносное и невероятнейшее сближение двух судеб. Человек, который провёл больше, чем кто-либо, времени у постели умирающего поэта, – это он, Константин Карлович. Пушкин, просивший ходатайствовать перед царём о помиловании своего секунданта, лёжа на смертном одре, дарит ему бирюзовое колечко, которое, по его словам, защищает от насильственной смерти. Много позже, расплачиваясь с извозчиком, Данзас, когда снимал перчатку, уронил пушкинский подарок в снег. И как ни искал его вместе с извозчиком и дворником, так и не нашёл, горько переживая утрату дорогой реликвии. Вообще, судьба его мало баловала подарками. Блестящий офицер, какими только высокими наградами он не был удостоен за участие в боевых походах и войне с Турцией! В 1838-1839 годах под началом Константина Карловича служил поручик Тенгинского полка Михаил Юрьевич Лермонтов, роковым образом приблизивший своим стихотворением «Смерть поэта» собственную гибель. Ещё одно мистическое пересечение судеб! Окончив военную карьеру в чине генерала, Данзас умер в бедности и одиночестве, не обзаведясь ни женой, ни детьми, ни состоянием…

 

P. S. Спустя неделю после дуэли Пушкина с Дантесом освидетельствовавший убийцу поэта в рамках Военно-судного дела лейб-гвардии конной артиллерии штаб-лекарь коллежский асессор Стефанович указал, что Дантес жалуется на «боль в правой верхней части брюха», где якобы пуля причинила контузию, «хотя наружных знаков контузии незаметно» (!!!). На протяжении многих лет изучая обстоятельства гибели русского гения, из всех версий, объясняющих факт, почему ответная пуля, выпущенная Пушкиным, попав в Дантеса и пробив навылет мякоть руки, не причинила ему больше никакого вреда и даже не оставила банального синяка, самой вероятной кажется версия об использовании убийцей поэта некоего защитного приспособления, надетого под кавалергардский сюртук… Любой, кто как следует изучит его мелкую натуру, поймёт: и на такой бесчестный поступок он был способен.

 

Геннадий Дубров,

фрагмент очерка «Мои герои. Александр Пушкин»