Гибель поэта-пророка. Дуэль или убийство?

183 года назад перестало биться сердце Михаила Лермонтова – поэта-пророка, чей гений сопоставим лишь с другим трагически рано погибшим исполином русской земли – Пушкиным. Их судьбы роковым образом схожи во многом, и прежде всего – в преждевременной гибели от пули, выпущенной на дуэли. Обстоятельства, при которых был убит Лермонтов, ещё более загадочны и темны, чем те, что сопутствовали последней дуэли Александра Пушкина.

Дуэлью то, что происходило 15 июля 1841 года на склоне Машука, под грозовым вечерним небом, является по сути лишь формально. Изучая на протяжении многих лет все возможные документы, связанные с этой огромной трагедией для русской культуры, воспоминания современников поэта, в том числе имевших непосредственное отношение к дуэли, доподлинно осознаёшь: выстрел, совершённый Мартыновым, имел целью ни что иное, как убийство. Его было бы даже сложно назвать непредумышленным, если бы… если бы это всё-таки не происходило в формате дуэли. И вину с убийцей, хоть и в меньшей степени, но всё же неминуемо перед лицом истории и потомков вынуждены разделить секунданты, скрывшие и переиначившие многие важные детали, чтобы смягчить участь Мартынова и отчасти свою собственную. Увы, недостаёт многих фрагментов, чтобы восстановить истину. И всё же…

По воспоминаниям одного из секундантов, князя Васильчикова (он единственный, не считая Мартынова, оставил свидетельства о той дуэли не только для следствия – заведомо искажённые; остальные секунданты – князь Трубецкой, Глебов и Столыпин и, возможно, другие лица, присутствовавшие на дуэли, хранили молчание до смерти), при условии, что он искренен, дуэлянтов поставили почему-то не параллельно склону горы, а в неравных условиях. «Противников, – рассказывал он, – поставили на скате, около двух кустов: Лермонтов лицом к Бештау, следовательно, выше; Мартынов ниже, лицом к Машуку. Это опять была неправильность. Лермонтову приходилось целить вниз, Мартынову вверх, что давало последнему некоторое преимущество…». Этот факт Васильчиков называет «неправильностью», на самом деле это грубейшее и совершенно недопустимое нарушение дуэльного кодекса.

Тщательно целясь в поэта, своего недавнего товарища, с которым они вместе учились в юнкерской школе, Мартынов не мог не понимать, какую убойную силу имеет выстрел из выбранных для дуэли пистолетов при таком минимальном расстоянии, какое было определено условиями. Лермонтов, заявивший, что он в Мартынова стрелять не будет и поднявший руку с пистолетом дулом вверх – и долго целящийся в поэта Мартынов держали в руках страшное по тем временам оружие – крупнокалиберные дальнобойные пистолеты фирмы Кухенрейтера, имевшие кремнево-ударные запалы и нарезные стволы. Пистолеты принадлежали одному из секундантов – Алексею Столыпину (Монго), родственнику и близкому другу Лермонтова, жившему с ним в снятом в Пятигорске доме, который мы сегодня с любовью называем Домиком Лермонтова. Главная характерная особенность этих пистолетов заключалась в точности стрельбы из них. Не знать об этом вчерашний майор Мартынов не мог.

Едва ли кто-то будет в силах доказать даже самому себе, что Мартынов, торопливо подошедший к барьеру, по воспоминанию Васильчикова, «мрачный, со злым выражением лица», так долго целящийся в поэта, стоявшего с демонстративно поднятой вверх рукой, из-за чего Столыпин, как рассказывал тот же Васильчиков, крикнул «Стреляйте или я разведу вас!», хотел ранить, а не убить Лермонтова, который стоял всего лишь на расстоянии 20 шагов от направленного на него дула. Эта команда относилась в большей степени к Лермонтову, чем к Мартынову: опытные секунданты не пригрозили бы развести, а развели такую «дуэль», в которой, к слову, были и другие упущения правил… Понял, что будет убит, несомненно, и великий поэт, за мгновение до выстрела посмотревший с улыбкой презрения на своего визави, взявшего на душу страшный грех убийства из-за эпиграммы…

 

Геннадий Дубров, фрагмент очерка «Мои герои. Михаил Лермонтов»